159

154. П. А. Вяземскому.

Конец марта — начало апреля 1825 г. Михайловское.

Надеюсь, что ты выздоровил — с нетерпением ожидаю о том официального известия. Брат перешлет тебе мои стихи, я переписываю для тебя Онегина — желаю, чтоб он помог тебе улыбнуться. В первый раз улыбка читателя me sourit <см. перевод> (Извини эту плоскость: в крови!..). А между тем будь мне благодарен — отроду не для кого ничего не переписывал, даже для Голицыной — из сего следует, что я в тебя влюблен, как Кюхельбекерской Державин в Суворова.

Занимает ли еще тебя россейская литература? я было на Полевого очень ощетинился за Невск.<ий> Альм.<анах> и за

160

пародию Жуковского. Но теперь с ним помирился. Я даже такого мнения, что должно непременно поддержать его журнал. Хочешь? Я согласен.

Стихотворения мои отосланы в Пет<ер>б.<ург> под Бирукова. Почти всё известно уже. Но всё нужно было соединить во едино. Изо всего, что должно было предать забвению, более всего жалею о своих эпиграммах — их всех около 50 и все оригинальные — но по несчастию я могу сказать, как  Chamfort: Tous ceux contre lesquels j'en ai fait sont encore en vie, a1 <см. перевод> с живыми — полно, не хочу ссориться.

Из послания к Чедаеву вымарал я стихи, которые тебе не понравились — [но] единственно для тебя, из уважения к тебе — а не потому, что они другим не по нутру.

Кланяйся Давыдову, который забыл меня. Сестра Ольга в него влюблена и поделом. К стати или нет: он критиковал ей в Бахч.<исарайском> Фонт.<ане> Заремины очи. Я бы с ним согласился, если б дело шло не о востоке. Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным, холодным европейцам. К стати еще — знаешь, почему не люблю я Мура? — потому что он черес чур уже восточен. Он подражает ребячески и уродливо — ребячеству и уродливости Саади, Гафиза и Магомета. — Европеец, и в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца. Вот почему Байрон так и прелестен в Гяуре, в Абидосской Невесте и проч. —

Сноски

Сноски к стр. 160

1 Переделано из я